ТРАГЕДИЯ СЕМЬИ ШОРХ

Давид Бен-Гурион и Давид Сорек- Шорх, 1950-е годы.
Михаил Ринский
ТРАГЕДИЯ СЕМЬИ ШОРХ
Давид Сорек – это имя известно многим не только в Израиле. Его активная 60-летняя деятельность в Израиле и за рубежом посвящена как можно более широкой репатриации и как можно лучшей абсорбции евреев бывшего Советского Союза. Один из руководителей кибуцного движения; член Президиума Сионистского форума и председатель Сионистского форума Беэр- Шевы и Негева; координатор сионистской делегации Израиля на Всемирном фестивали молодёжи в Москве, затем не раз выполнявший различные миссии в странах СНГ. Это - далеко не полный перечень его дел на благо страны и алии. Много лет будучи депутатом и деятелем муниципалитета Беэр-Шевы, Давид Сорек одновременно – Почётный президент Объединения выходцев из СССР в Беэр-Шеве и Негеве.

Одной из причин, подвигших этого энергичного человека избрать максимальный и наилучший приём репатриантов целью своей деятельности, - Катастрофа еврейского народа и его семьи в годы Второй мировой войны, непосредственным свидетелем которой он был и жертвами которой стали близкие ему люди.

Настоящая фамилия Давида – Шорх. Именно под этой фамилией он возглавлял делегацию Израиля на фестивале в Москве и затем многократно посещал СССР и Россию, в том числе когда представлял выставку израильской книги в Москвев 1981 году. Фамилию Сорек, по-своему прочтя «Шорх», ему «присвоили» при выдаче паспорта в Эрец – Давид тогда не возражал, считая это не самым главным вопросом абсорбции. Но вообще-то фамилия Шорх была весьма уважаемой в буковинском городке Хотин, потому что принадлежала потомственным раввинам: прадед Давида по отцу был главным раввином города Каменец – Подольского, раввином был и дед Борух Бен Шимшон Шорх. Да и ещё в первой половине 19-го века раввином Хокина был Исайя Шор, скорей всего, предок Шорхов. А в 20-м веке родственники разветвились до 18-ти многодетных семей общей численностью свыше ста человек.
Ещё в середине 19-го века в Хотине было шесть-семь тысяч евреев, большая каменная синагога, еврейские казённое училище, частная женская школа, больница. В начале 20-го века построили здание талмуд-торы, еврейское население достигло 9 тысяч человек и составляло половину числа жителей городка. В 1918 году Румыния, пользуясь слабостью России после переворота, захватила Бессарабию, отвоёванную Россией у Турции в 1812 году. При румынских властях работали еврейские школы на идише и иврите, еврейский банк, общественные организации, были городской раввин и судья еврейской общины
Раввин Борух Бен Шимшон и его жена Фрида дали сыновьям подобающее еврейское образование. Сын их Моше, родившийся в 1900 году, учился в ешиве. Старший брат Моше стал раввином в буковинском городке Секуряны, ныне – районный центр Сокиряны, а сам Моше открыл небольшой магазин в своём доме. Женился на красавице Фейге, на четыре года моложе его, дочери Авраама Серебряника, часового мастера, владевшего ещё и гостиницей на 22 номера, по тем временам для небольшого городка крупной. У Авраама и жены его Шейны было семь детей. Именно дочери Фейге он доверил управление гостиницей.

Семейное фото 1935года. В центре - Авраам и Шейна Серебряник. Слева и справа - Моше и Фейга Шорх. Внизу - Семён и Давид. Фото найдено разорванным во дворе разорённого дома Шорхов.
У Моше и Фейги в 1925 году родился первый сын Семён и в 1930-м – герой нашего очерка Давид. Уже в 3-4 года детей отдавали в хедер, где меламед учил молитвам на идише. Затем Давида отдали в детский сад, своего рода подготовительный класс при школе сети «Тарбут» - «Культура». В этой религиозной школе Давид успел проучиться пять лет. Преподавание велось на современном иврите. Разумеется, в доме потомственного раввина, получившего образование в ешиве, соблюдали еврейские традиции, но не гнушались и нового из светской жизни. Да и школа сети «Тарбут» не была ортодоксальной.
Мама Фейга постоянно была занята делами гостиницы, а отец Моше почти каждый вечер, закрыв магазин, шёл через весь город пешком к своим родителям, жившим скромно, и приносил им продукты. Воспитателем Давида был фактически младший брат матери Мотл Серебряник, юноша левых взглядов.
В те годы действовали еврейские партии и движения разного толка, от социалистов-бундовцев до сионистов. Левые, прежде всего беднота, обращали свои взоры к востоку: действовала советская пропаганда. Активно действовали сионистские партии и движения, такие как «Гордония», и немало евреев в те годы уехало в Палестину, а кто и в Америку. Уехал в Палестину и один из братьев Фейги. Отток евреев из Бессарабии и Буковины нарастал в 30-х годах по мере роста антисемитизма, активно разжигавшегося профашистскими партиями, набиравшими силу в королевской Румынии под влиянием немецкого нацизма. В 30-х годах распоясались кузисты – крайне правая фашистская партия. Сам Куза ездил по сёлам, призывая к борьбе против евреев. Однажды он и его ватага были избиты еврейскими парнями у одного из штетлов – еврейских местечек. Постепенно антисемиты – легионеры и кузисты перешли от слов к делу, шантажируя зажиточных евреев, натравливая и местное украинское население. Под их влиянием и власти начали заводить судебные дела о лишении гражданских прав приехавших после 1917 года, а среди евреев было много беженцев с Украины времён погромов 1918-21 годов. Эти люди не имели права открыть свою мастерскую или магазин, работать в госучреждениях.

Родители Давида Моше и Фейга Шорх.
Поэтому так радостно, цветами и объятьями встретило еврейское население Красную армию 28 июня 1940 года. Перед этим Советский Союз предъявил ультиматум Румынии об освобождении принадлежавших до 1917 года России Бессарабии и части Украины, и властные структуры этой страны, как и румынская часть населения, в спешке покинули город, затаив злобу против прежде всего местных евреев, проводивших их, мягко выражаясь, не слишком тепло.
Но эйфория от новой власти продолжалась недолго и была ею же и развеяна, когда начались национализация, раскулачивание и ограничение частника, непомерные поборы поставок с селян. А ещё – прекращение действия еврейских партий и организаций, не только сионистских и религиозных, но и социалистических просоветских. Потом начались аресты и отправка в лагеря и на поселение зажиточных людей. Оба деда Давида избежали этой участи лишь по возрасту и из-за болезней. Гостиница Авраама Серебряника стала государственной, но Фейга, дочь Авраама и мама Давида, была оставлена руководить её хозяйством.
Новой власти срочно нужны были свои школьные педагоги. Открылись краткосрочные курсы учителей в Кишинёве, на них приняли и брата Фейги Мотла Серебряника, и брата Моше, сына раввина Шимшона Шорха. Интересно и показательно для того переходного времени, что когда они кончали курсы, на вопрос об их дальнейших планах Моше сказал, что будет служить делу коммунизма, а Шимон – что будет учить детей и служить Б-гу. Тогда ему это в вину не поставили, а может быть – и не успели поставить: у Советской власти на земле Бессарабии и Буковины был всего год.
22 июня 1941 года нацистская Германия и её сателлиты, включая Румынию, внезапно напали на СССР. В первые дни из передач единственного средства информации – чёрной «тарелки» репродуктора радио, висевшей на стене, трудно было понять, что происходит на фронте, тем более – в такой не главной для обороны зоне, как Молдавия. А потом чёрная «тарелка» вообще замолчала.

Хотин, 1933 год. Фейга с сыновьями Семёном и Давидом.
Начались бомбардировки, многие деревянные дома горели. Потом стала слышна канонада. Никакой организованной эвакуации населения не было, мало кто успел уехать и уйти из города. К тому же – деды помнили Первую мировую войну, когда Хотин был оккупирован немцами, и они относились к евреям вполне лояльно, да и вообще – вели себя как цивилизованная нация. Больше опасались мести румын за насмешливое, с издевкой, как считали румыны, к ним отношение со стороны евреев при «проводах» в июне 1940 года. И поэтому когда уже 7 июля в городок Хотин с большой помпой вошли немецкие и румынские войска, встреченные многими из местных украинцев с ликованием, евреи притаились по домам. В Электронной еврейской энциклопедии приводятся цифры: две тысячи евреев были расстреляны на городской площади Хотина в первые дни оккупации. Там же говорится, что «вскоре всех евреев собрали по приказу в здании школы…». Давид Шорх, в те дни десятилетний мальчик, был вместе с семьёй в этой школе. Он хорошо запомнил эту трагедию…
На второй день оккупации в дом Шорхов буквально ворвались сразу несколько румынских солдат и с ними – один немец. Всех грубо выгнали на улицу и, продолжая оскорблять и подталкивать прикладами, буквально бегом погнали к школе. Давид видел, как выгоняли евреев и из соседних домов и так же, с бранью и побоями, гнали в ту же школу, набивая людьми классы. В классе, где оказались отец, мать, брат Семён и Давид Шорхи, теснились, как считает Давид, 100-120 человек.
Появились немец и переводчик и на румынском и русском языках объявили, что все находящиеся в классе обязаны тут же сдать имеющиеся при них оружие, ножи, ножницы, деньги, драгоценности… За неподчинение, – если при обыске найдут, - расстрел на месте. Давид видел, как на одеяло, расстеленное посреди класса на месте, освобождённом за счёт ещё большего уплотнения людей, они снимали с себя и кидали на одеяло часы и кольца, серьги и бусы… Одеяло уносили и приносили новое, заполняя его, - и так трижды.
Грабёж окончился, но людей не отпускали. Наконец, вошли другой немец и переводчик и миролюбиво предложил всем образованным людям перечисленных ими профессий сугубо добровольно работать на пользу немецкой армии, получая питание и зарплату в немецких марках. Среди перечисленных профессий были инженеры и техники, врачи и учителя, юристы, раввины… Им предложили выйти в коридор и зарегистрироваться.
Моше Шорх тоже был в звании потомственного раввина, он закончил ешиву и тоже подпадал под «предложение» - все поняли, что это – приказ. Но Фейга сжала руку мужа и шепнула: «Сиди!».
Из классов школы собрали 149 образованных людей, цвет городской интеллигенции. Во дворе их ждали грузовики. Никакой охраны. Зато за городом, куда привезли, ждали немцы и полицаи с автоматами. Разделили на группы по десять человек. Все они уже поняли, что произойдёт. Среди 149-ти было 13 раввинов и резников, которые выбрали одного из раввинов – он упросил немцев разрешить раввинам надеть талиты и тфилины. Расстрел продолжался дотемна, причём ждавших своей очереди цинично заставляли смотреть на агонии расстреливаемых.
Три дня садисты держали евреев в классах школы, не давая никакой пищи и лишь чашку воды в день на семью. Потом неожиданно отпустили со словами: « Делайте, что хотите». Мало того: немецкие солдаты даже угощали конфетками детей. Некоторые евреи, воспрянув духом, начали было открывать мастерские и даже магазины.
Читаем в Электронной еврейской энциклопедии: «1 августа 1941 года группа евреев (Хотина) была зверски убита (закопаны заживо) рядом с деревней Барково; оставшиеся отправлены в концлагерь Секуряны, откуда затем были высланы в Транснистрию» - так немцы и румыны называли территорию частью Украины, частью Молдавии между Днестром и Южным Бугом, переданную оккупантами под контроль румынских властей – сюда были депортированы десятки тысяч евреев из северной Бессарабии и Буковины.
В уточнение «Энциклопедии» следует сказать, что евреев Хотина не «отправили» в Секуряны, а буквально погнали пешком. В том числе и семью Шорхов и Серебряников. Вот как это запечатлелось в памяти Давида Шорха.
В один из дней румыны пригнали сразу десятки телег, скорей всего – из пригородных деревень. Якобы для уборки улиц и дворов сгоревших при бомбардировках домов – их было очень много. В тот же вечер – приказ комендатуры: евреям из домов не выходить, под угрозой расстрела на месте. И – в связи с близостью линии фронта, для безопасности, все выселяются на три недели. Ничего лишнего с собой не брать, только самое необходимое.
В ту ночь в доме Шорхов не спали. Их было девять человек: деды и бабушки – родители отца и матери, сестра отца, сами Моше и Фейга и их сыновья – Сёма и Давид. К тому времени семья уже понесла потери. В частности, по дороге из Кишинёва домой были убиты Мотл Шорх и Шимшон Серебряник, о которых мы упоминали выше.
Насчёт того, что вернутся через обещанные оккупантами три недели, веры, конечно, не было, но и с собой много не унесёшь, да и запрещено. Семья была зажиточная, было немало золота и драгоценностей. Решили спрятать: сложили всё в две большие сумки – баулы и захоронили одну бесценную сумку на чердаке, другую – заложили в поленницах дров.
Утром всех согнали к телегам. Объявили, что отправляют в Секуряны. Выдали на дорогу хлеб и селёдку. Стариков удалось посадить на телеги, остальные шли пешком. В Секурянах, ещё недавно цветущем городке-штетле, за колючей проволокой стояли дома без окон и дверей. Местное еврейское население было частью уничтожено, частью отправлено в гетто и лагеря, а кварталы городка – превращены в гетто, буквально набитое людьми: в Секуряны сгоняли евреев из многих местечек. Сразу же вновь прибывшие столкнулись с проблемой воды: на шесть тысяч человек – узников гетто было всего два колодца, у которых постоянно стояли длинные очереди.
Продуктов не выдавали. Немцы скомандовали выгородить площадку для обмена вещей на продукты, которые привозили окрестные крестьяне. Но вещи были далеко не у всех: был приказ – взять с собою только необходимое. За два с половиной месяца в Секурянах умерли от голода и тифа больше половины узников. Уже осенью объявили, что переселяют туда, где будет работа и пища.
Но сначала приведём выдержку из свидетельства, записанного фондом Спилберга со слов узника гетто Мануила Акермана, тоже «прошедшего» через Секуряны, и опубликованного на сайте газеты «Еврейское местечко»:
«…Несколько месяцев евреев, собранных из разных местечек, гоняли по разным лагерям и гетто на территории Бессарабии и Украины…Постепенно режим конвоирования ужесточается. Это особенно ощущается, когда евреев ведут по территории Украины, где командуют немцы: там чаще расстреливают. В Бессарабии больше грабят. Обирают в основном местные жители, которые добровольно охраняют колонны, пока румынские солдаты пьянствуют. У каждого колодца солдат с винтовкой запрещает пить. Взрослые и дети вынуждены утолять жажду прямо из луж. Нередко…в луже разлагается труп, а из неё пьют и люди, и лошади. Колонна периодически растягивается на 20 км. Всех, кто не может идти, - расстреливают… Погибло до 65 % конвоируемых…».
Давид Шорх не читал эту газету, но его рассказ – живая и даже более трагичная иллюстрация к свидетельству М. Акермана.
Итак, узники гетто Секурян были разбиты на восемь колонн тысяч по пять в каждой. Вещи Шорхам и Серебряникам удалось положить на телегу, туда же пристроить родителей Моше – им было уже за 70 лет. Указания были даны чёткие: не останавливаться, не бежать – только идти вперёд. Задача – к вечеру дойти до города Атаки на берегу Днестра.
Румынских солдат охраны было немного: впереди и сзади по два жандарма на лошадях и несколько солдат по обе стороны. Но колонну всё время сопровождали подонки из местных, которым румыны разрешали всё: грабить людей, отнимая у них вещи, снимая одежду; избивать, а то и забивать до смерти; вытаскивать из колонны, отводить и насиловать женщин. Сами подвыпившие румынские солдаты были не лучше. Любое сопротивление или даже возмущение евреев оканчивалось избиением или расстрелом.
Мальчику Давиду Шорху суждено было стать свидетелем трагической смерти своих близких. К телеге, на которой сидели дед и бабушка Шорхи, подошёл румынский солдат и стал издеваться над престарелым раввином. Сын его Моше, отец Давида, бросился к телеге, пытаясь защитить своего отца. Жандарм хладнокровно снял с плеча винтовку и штыком заколол Моше на глазах родителей, жены и детей. Сестра Моше подбежала к солдату и вцепилась в него – и её так же точно убил этот изверг. Затем хладнокровно пристрелил стариков – родителей отца на телеге, «заодно» «задев» ещё несколько человек, после чего жандармы спокойно удалились, как будто ничего не произошло.
Долго не могли придти в себя оставшиеся старики Авраам и Шейла Серебряники, их дочь, теперь вдова Фейга и потрясённые внуки. Но останавливаться было опасно. Фейга упросила одного из извозчиков – свидетеля трагедии – посадить хотя бы ненадолго всех пятерых на телегу. Но через некоторое время появились те самые жандармы. Чтобы скрыться с их глаз, извозчик погнал лошадь, телегу рвануло, и дед Авраам упал с телеги. Шейла бросилась к мужу. Спасая родителей, соскочила с телеги и побежала назад Фейга. Телегу остановили, и Семён с Давидом побежали к своим. В это время жандармы уже заметили Авраама и Шейлу на дороге и направились к ним. Опасаясь за детей, Фейга бросилась назад, им навстречу. Когда она добежала до сыновей и повернулась, нелюди уже закололи её родителей. Из девяти человек семьи остались только осиротевшая и овдовевшая Фейга с двумя сыновьями. Какая же воля и какие силы нужны были этой женщины, чтобы взять себя в руки и продолжать путь во имя сохранения жизни своих детей.
Уже к ночи добрели до города Атаки. Люди валились с ног от усталости, физической и психологической, от пережитого по пути: трагедий, подобных семье Давида и самых различных других. Фейга с сыновьями в темноте, даже не осмотревшись, опустились на траву и забылись в жутких снах…
Утром подняли и сразу погнали к Днестру – на той стороне реки был город Могилёв-Подольский. Оккупанты загоняли людей на плоты. Не все могли забраться на переполненный плот, люди падали в воду и тонули. Умеющие плавать пытались переплыть Днестр; это удавалось не всем. Фейге с сыновьями удалось удержаться на плоту.
Дальнейший путь растянулся на два с половиной месяца. Ныне трудно себе представить, как можно гонять людей по дорогам такое время непрерывно. Но, по многочисленные свидетельствам, таких колонн евреев, перегонявшихся месяцами с июля 1941 года и по меньшей мере до января 1942 года, было множество. Какое-то время немцы не давали согласия румынам на перемещение евреев в украинскую зону Транснистрии, контролировавшуюся ими. Транснистрией немцы и румыны называли пространство между Днестром и Южным Бугом. Не исключено, что часть колонн именно по этой причине гнали по дорогам месяцами. Позднее немцы передали дополнительно румынам часть Транснистрии.
В Электронной еврейской энциклопедии читаем:
«Румынская администрация Транснистрии не имела никаких планов размещения депортированных… В большинстве населённых пунктов местные власти поначалу отказывались принять вновь прибывших, и они остались без крыши над головой, продовольствия и медицинской помощи…».
В дороге не давали ни есть, ни пить. Питались только тем, что можно было найти на ещё до них опустошённых полях вдоль дорог – гнилой картошкой, зернами из колосков. Колодцев вдоль дорог не было, а от местных жителей можно было ожидать по меньшей мере оскорблений. Пили из луж, там же мыли руки и лицо. О горячей не только пище – о воде забыли. Многие заболевали тифом, дистрофией – их конвоиры добивали и приказывали сбрасывать в ямы вдоль дорог – в некоторых местах они были специально вырыты. Бежать было бесполезно: уже знали, что фронт далеко, а местные антисемиты «сдавали» евреев полицаям и оккупантам. Тех праведников, о которых пишут сейчас, тогда Шорхам встретить не посчастливилось.
Но начались настоящие холода, и стало ещё хуже. Земля на полях замёрзла, холодные дожди сменились снегом, который покрыл и поля, и дороги. Обувь износилась, тёплая одежда была не у всех. Теперь людей косили и простудные заболевания, и обморожения.
Наконец, в декабре – в этот день шёл сильный снег - их разместили в еврейском местечке Мурафа Винницкой области, превращённом фактически в гетто. Перед войной, - как свидетельствует на сайте священнослужитель Свидницкий, в то время ещё мальчик, - Мурафа была большим еврейским местечком с множеством мастерских и лавчонок в центре. Перед войной ещё стояли синагога и еврейская школа. «Скромный» католик ничего не сообщает о гетто – лишь о том, что после войны в бывшем еврейском местечке евреев – единицы.
В очерке Ольги Беловой «На реке Шмаивке» приводится высказывание жительницы Мурафы украинки И. А. Крупляк, 1916 года рождения: «Местечко… жило за счёт своего труда… Они (евреи) были специалисты… и стекольщики, и продавцы, и что вы хотите. Если бы евреи зараз были, то у нас магазины были бы полные. Вы не думайте, что еврей ничего не робил. Брехня. Не только Мурафа, а съезжалися вокруг: то пошити пальто, то костюм, то двери зробити, то коня подковать… Они были трудяги!».

Хозяин дома в местечке Мурафа, в котором в гетто жили Шорхи, Нахмен Горин с сыном Хаимом и невесткой Фаиной в послевоенные годы.
Давид хорошо запомнил этот морозный день в конце декабря, когда их пригнали в Мурафу. В каждый дом вселили по десять человек. Местные хозяева-евреи, сами уже жившие впроголодь, вскипятили каждому по стакану кипятка – с мороза – о лучшем они разучились мечтать. Всем троим пришлось спать на одном нешироком топчане, но какое же это было блаженство – в тёплом доме. У Давида и по сей день к хозяевам дома осталась только благодарность за то, с каким участием и заботой они относились к обездоленным «пришельцам», в той тесноте, усугубляемой голодом и болезнями. В Беэр-Шеве живёт Хаим-Лейзер, сын хозяев дома, в котором они жили в местечке Мурафа – сейчас ему уже далеко за 80 лет. Шорхи тогда не знали, что Хаим и его невеста Фаня были участниками подполья, связанного с партизанами и оказывавшего помощь голодающим в гетто. Рассказ Хаима записан автором и будет приведён отдельно.
От властей помощи не было никакой. Спрашивается: как жили? Особенно зимой, когда ни на заброшенном поле, ни в лесу ничего не соберёшь. Не жили, а пытались выжить. Вплоть до того, что ходили в село, в километре от местечка, стояли у выхода из церкви. Украинские ребята гоняли, издевались. Выходившие из церкви, ублаженные молитвой старушки иногда что-нибудь подавали, чаще хлеб. Подспорьем были и подработки 16-летнего Семёна: он научился у хозяйки клеить галоши, приходили крестьяне и расплачивались едой. Но приходили не так часто. Тейга обменивала последнее, что было на самое дешёвое из съедобного, что продавалось. Вместо хлеба – лепёшки из отрубей и гороха.
Но и это последнее у них вероломно отняли. 7 ноября вечером постучали, и когда открыли дверь, обвинили Шорхов в том, что они якобы празднуют день Октября. Пока одни якобы проверяли и арестовывали с большим шумом, другие обыскали и унесли всё, что оставалось из ценного. Обращение еврейского руководства гетто к властям с просьбой вернуть матери с детьми последнее ни к чему не привело. Было и другое. Когда Шорхи переехали от хозяев в какую-то комнатёнку, неожиданно нагрянули румынские солдаты и жестоко избили мать и обоих сыновей.
В начале 1943 года, когда Давиду было 12 с половиной лет, он заболел тифом. Пришлось положить его в «больницу» - так назывался двухэтажный дом, в котором были только кровати без матрацев, не было ни врачей, ни медсестёр, семья должна была обслуживать больного сама. И, конечно, не было медикаментов. Но тифозный больной обязан был 21 день находиться в изоляции. Мама Фейга, стойко и самоотверженно сохранявшая обручальное кольцо, в этом случае поменяла его на картошку и каждый день приносила сыну по картофелине. И выходила его, что было просто чудом: обычно из этой «больницы» был прямой путь на кладбище.

Хотин . Памятник жертвам нацизма.
К концу марта 1944 года в гетто Мурафы было уже не так тесно: большинство узников погибло от голода и болезней. Приближался фронт, и оккупанты планировали полное уничтожение оставшихся. Всех вывели якобы копать противотанковые рвы и траншеи, но узники понимали, что назад они могут и не вернуться: эти рвы предназначались для них самих. У одного из соседей – все звали его Шлёмка – был большой погреб. Этот добрый человек укрыл в нём столько человек, сколько смог, в том числе Фейгу с сыновьями. На рытьё рвов они не пошли, но неизвестно, чем бы это для них и самого Шлёмки обернулось, если бы не подоспела воинская часть Советской армии, которую командование, получив сообщение партизан о готовящемся уничтожении гетто, направило в Мурафу. Партизаны и подоспевшие им на помощь советские солдаты спасли и тех, кто рыли рвы, и тех, кто прятался в гетто.

Хотин. Памятник жертвам нацизма.
Вслед за Винницкой областью была освобождена и Буковина. 4 апреля 1944 года освободили Хотин, и почти следом Фейга с сыновьями вернулись в свой разграбленный дом, совершенно пустой – украли и всю мебель. Не было и спрятанных сумок с драгоценностями. Одна из немногих реликвий, которые удалось сохранить Давиду, - найденные во дворе среди выброшенного из дома хлама две половины разорванной семейной фотографии: в центре – жестоко убитые Авраам и Шейна Серебряники, дед и бабушка, рядом – их убитый зять Моше Шорх, их дочь, вдова Фейга и внуки Семён и Давид. Он бережно склеил фото и хранит до сих пор вместе с немногими найденными другими. На пепелище дома деда Боруха – раввина торчала лишь печь, открыв дверцу которой, Давид неожиданно обнаружил банку варенья, кем-то спрятанную.

Дом в Хотине, в котором жила семья Шорх. В 1990 году, когда Давид фотографировал дом, в нём размещалась аптека.
Из ста с лишним родственников в живых, кроме Фейги с сыновьями, выжили лишь те немногие, кто уехал ещё до войны или успел эвакуироваться. К 1990 году, когда Давид приезжал в Хотин, оттуда эмигрировали почти все евреи, вернувшиеся в город после войны.
Была разруха, было голодно. И неспокойно: ещё действовали банды националистов. Но жизнь постепенно налаживалась. Маме пришлось очень тяжело работать, чтобы восстановить дом и обеспечить учёбу Давида. Семёна почти сразу после освобождения призвали в армию. Давид хорошо учился в школе, эйфория от победы сделала из него активного комсомольца. Ужасы пережитого оставались открытой раной: летом 1945 года комиссия по расследованию преступлений нацистов производила эксгумацию могил убитых фашистами евреев. Давид видел всё это своими глазами, и это переживание вместе со всеми трагедиями оккупации зарубцевалось в его памяти.
В 1945 году Всемирный еврейский конгресс добился разрешения перемещённым в СССР евреям на возвращение в страны их проживания до оккупации. Это решение соответствовало общему международному соглашению: из лагерей в Европе узники возвращались в свои страны, такое же право получили оказавшиеся в Советском Союзе бывшие польские и румынские граждане . В свою очередь, Румыния открыла границы для выезда евреев. Фейга хотела уехать через Румынию в Палестину или Америку, но 15-летний Давид категорически отказывался: во-первых, он ещё учился в школе; во-вторых, старший брат Семён был в армии, служил в ракетных войсках. Как считал Давид, надо дождаться окончания им службы. Мама Тейга говорила, что раз разрешают выехать им сейчас, разрешат позднее и Сёме. Но Давид упрямился: он был полон оптимизма, ведь – шутка ли? - он был пионервожатым школы №7! Между тем, к февралю 1946 года в классе, где учился Давид, из 13-ти евреев остался он один, остальные уже уехали. И только когда сам директор школы с издевкой сказал Давиду: « Из-за вас, евреев, СССР страдает!» - эти слова взрослого антисемита отрезвили Давида, как ведро ледяной воды на голову. Он пришёл домой и сказал маме Фейге: « Теперь я хочу уехать. Но в душе я остаюсь коммунистом!».
Кстати, Сёму после армии не выпустили бы из СССР, как бывшего ракетчика, при всём его желании. Он ещё и успел повоевать против Японии. После демобилизации закончил педагогическое училище и работал в Закарпатье, в селе Кобылецкая поляна Раховского района, директором школы. Когда в 1957 году Давид возглавлял делегацию Израиля на Всемирном фестивале молодёжи, Сёма с женой приезжали в Москву. Когда Сёма подал документы на выезд к матери, его не выпустили и уволили. Стал простым рабочим. В Израиль так и не приехал – умер в 1975 году от тяжёлой болезни. Давид хотел приехать - попрощаться с братом перед смертью, но въездную визу не получил. В 1981 году его жена с сыном встречались в Москве с Давидом, во время его работы на израильской книжной ярмарке. Ныне старший сын Семёна живёт с семьёй в Беэр-Шеве, младший – в США,
Разрешение на выезд в Румынию действовало лишь до середины 1946 года. Пришлось спешить со сборами. В Румынии пришлось задержаться: на выезд из неё требовалось и оформление документов, и подготовка очередной группы еврейскими организациями. Так что какое-то время прожили в городе Бакел, по послевоенному разделу оказавшемся в границах Румынии.
Давид времени даром не терял: он отлично знал математику – в 9-м классе освоил уже курс 10-го. Стал преподавать математику, готовить в частном порядке местных выпускников 12-го класса: для этого его знаний было достаточно. В Румынии того послевоенного времени действовало немало еврейских организаций, в том числе социалистов-сионистов «Шомер а-Цаир» В офисе висел портрет Карла Маркса. Давид активно включился в работу этой организации. Вместе с другими молодыми евреями – будущими репатриантами овладевали навыками будущей работы в сельском хозяйстве, в кибуцах Палестины.
Наконец, Фейга с Давидом приехали в Бухарест, откуда организованной группой – в Югославию и затем – на пароходе «Агана» - в Палестину. Давида назначили руководителем молодёжной группы организации «Шомер а-Цаир» из 150 человек. Когда в июле 1946 года подплывали к берегам Палестины, «Агану» встретили английские корабли, направили в порт Хайфа. Оттуда – в лагерь « Атлит», сейчас там музей нелегальной алии.
В сентябре Давид уже работал в кибуце «Месилот», близ Бейт-Шаана – занимался подготовкой корма для рыб. В конце того же 1946 года дядя, брат матери, Зеев Каспи – тот, что приехал в Палестину ещё в 20-х годах – предложил ему работу в кибуце «Маабарот», в переводе «Переход», под Хадерой – там была молодёжная группа. И здесь занимался подготовкой кормов для скота. Но в этом кибуце полдня работали, а вторую половину дня – учились.

1950-е годы. В кибуце. Слева - Давид Шорх-Сорек
Мама Фейга из лагеря «Атлит» переехала в «Бейт- Халуцот» - «Дом первопроходцев» - в Петах-Тикве. Время было тяжёлое, но никто не оставался без крыши над головой. Вот и Фейга первое время жила в комнате, ещё с тремя женщинами. Кроме четырёх кроватей, посреди стоял стол – на нём спал Давид, когда приезжал к матери.
Через года полтора Фейга получила на двоих – на себя и сына – в Петах-Тикве «квартирку» в12 квадратных метров, в доме коридорной системы. Работала на самой простой работе. Но после всего пережитого был энтузиазм: трудились для своего завтрашнего дня. А он был не за горами: в 1948 году было провозглашено Государство Израиль. Тогда Фейга ещё не знала, какой неоценимый вклад внесёт её сын Давид в становление, безопасность и процветание этой своей страны.

Михаил Ринский (972) (0)3-6161361 (972) (0)54-55299
mikhael_33@012.net.il